Блейк и поэзия как религия
...Если бы жизнь поэта подчинялась разуму, нарушилась бы естественность поэзии. Во всяком случае, произведение лишилось бы неукротимости, независимости и силы, без которых поэзия ущербна.
...Блейк не был сумасшедшим, но всегда ходил по краю безумия.
Во всей его жизни был лишь один смысл: он отдавал предпочтение видениям своего поэтического гения, а не прозаической реальности внешнего мира. Это тем более удивительно, что он принадлежал к низшему классу, где сложно сделать подобный выбор, считающийся позерством для богатого и неуместный для человека разорившегося.
...Его опорой была любящая жена Кэтрин Ваучер, узнаваемая в удлиненных женских лицах его картин. Она умела успокоить приступы лихорадки супруга. Она ассистировала ему в течение сорока пяти лет, вплоть до самой его смерти в 1827 году.
Он чувствовал необходимость исполнить сверхъестественную миссию, и окружающие проникались его достоинством.
...На самом же деле его жизнь не изобиловала событиями и вся прошла во внутреннем мире...
Поэзия, скорее, отвергает четкие границы между объектами, но признает их внешнюю оболочку.
...В религии нет ничего, что отсутствовало бы в поэзии... Обычно, если религия носит формальный, жесткий характер и действует в угоду некоей группе (подчиняясь, таким образом, утилитарным или неправедным нуждам нравственности), ее образ удаляется от ее поэтической истины; так же, как формально поэзия находится в бессильных руках рабских существ.
...Нет религии или поэзии, которые не низводились бы к непониманию толпой окружающего мира, тем не менее религия и поэзия постоянно выбрасывают нас за пределы нас самих, туда, где смерть не противоположна жизни. ...Заслуга Блейка в том, что он ...придал им ту ясность, когда у религии есть свобода поэзии, а у поэзии - верховная власть религии.
Мифология Блейка обычно затрагивает проблему поэзии. Когда в поэзии отражаются мифы, предложенные ей традицией, она не автономна, в ней нет внутренней высшей власти. Она покорно иллюстрирует легенду, форма и смысл которой существует помимо нее. Если же это самостоятельное произведение, плод авторского воображения, то эти минутные явления совершенно не убедительны, и их истинный смысл понятен только поэту. Таким образом, даже если автономная поэзия и создает миф, то, в конечном счете, в ней все равно мифа нет.
На самом деле мир, в котором мы живем, не порождает новых мифов, а за мифами, появляющимися в поэзии, если они не представляют собой предмета веры, обнаруживается пустота... Парадокс Блейка заключается в определении сути религии как сути поэзии и в признании, что сама по себе поэзия не может быть свободной и иметь объективную ценность. Иными словами, она в действительности не может быть одновременно поэзией и религией. Она означает отсутствие религии, которой должна была бы стать.
...Человек морали осуждает деятельность, которой ему не хватает. Человечество вынуждено, бесспорно, с ним согласиться, иначе откуда у него взялась бы жизнестойкость, если бы оно не осуждало энергетические чрезмерности, ему мешающие; другими словами, если бы все, кому не хватает энергии, не старались бы образумить тех, у кого ее в избытке. Однако необходимость идти в ногу в конечном счете ведет к возврату к наивности. Чудесное безразличие и детскость Блейка, его непринужденность в "невозможном", тревога, не затрагивающая отвагу - все в нем - проявление более наивных возрастных периодов; все отмечено возвратом к утерянной простоте. На нем печать парадоксального христианства, он один соединил двумя руками за противоположные концы хоровод всех времен.
Всё в нем сжималось перед необходимостью, присущей руководству рабочей деятельностью завода. Он не мог ответить бесстрастному лицу, оживленному только удовольствием от дисциплины. Этот мудрец, чья мудрость граничила с безумием, кого не отвращала работа, определяющая его свободу, не уходил в тень, как те, что "понимают", сгибаются и отказываются от победы. Его энергия во время работы не шла на уступки. Его сочинения кружатся в вихре праздника, придающего смысл выраженным чувствам, смысл, заложенный в неистовом смехе и свободе. Этот человек никогда не поджимал губы. Ужас его мифологических стихотворений нужен для того, чтобы освобождать, а не опошлять; он открыт навстречу великому движению вселенной.