Дружелюбная мысль

[nandzed]

"Каждый раз, когда я открываю любую статью Аверинцева, о чем угодно — о малоизвестном византийском поэте или о немецком философе — его слова сообщают мне то ясное чувство, которое я испытала, впервые услышав его: они ставят всё на свои места, они приводят в порядок ум и душу. Душевная слякоть, суета, грубое недовольство — все это исчезает в свете его ясной и дружелюбной мысли.


...Его ясная — и именно в силу своей ясности — крайне нетривиальная мысль, охватывающая эпохи и языки, устанавливающая связи в самых отдаленных явлениях культурной истории, уникальна по своей «жанровой» природе: это мысль одновременно филолога и философа, антрополога и богослова, историка и просветителя, аналитика и ритора, христианского апологета и политического мыслителя. Самым общим предметом всех своих гуманитарных занятий он считал человеческое понимание.

...приведу отрывок из его ученой прозы. Такого определения формы мне не приходилось встречать ни у кого. 

«Так называемая форма существует не для того, чтобы вмещать так называемое содержание, как сосуд вмещает содержимое, и не для того, чтобы отражать его, как зеркало отражает предмет. „Форма“ контрапунктически спорит с „содержанием“, дает ему противовес, в самом своем принципе содержательный; ибо „содержание» — это каждый раз человеческая жизнь, а „форма“ — напоминание обо „всём“, об „универсуме“, о „Божьем мире“; „содержание“ — это человеческий голос, а „форма“ — все время наличный органный фон для этого голоса, „музыка сфер“. Содержание той или иной строфы „Евгения Онегина“ говорит о бессмысленности жизни героев и через это — о бессмысленности жизни автора, то есть каждый раз о своем, о частном; но архитектоника онегинской строфы говорит о целом, внушая убедительнее любого Гегеля, что das Wahre — это das Ganze (истинное — это целое, нем.). Классическая форма — это как небо, которое Андрей Болконский видит над полем сражения при Аустерлице. Она не то чтобы утешает, по крайней мере, в тривиальном, переслащенном смысле; пожалуй, воздержимся даже и от слова „катарсис“, как чересчур заезженного; она задает свою меру всеобщего, его контекст, — и тем выводит из тупика частного».

Воспитанием разума я назвала бы труд Аверинцева. Он учит тому, как человеческий ум выходит из тупика «частного» (в том числе коллективного частного, иначе говоря, «партийного»), из его глухоты к открытому смыслу, который, по словам Аверинцева, ведет нас в конце концов к «тайне живого». «В конечном счете все вещи из , humanitas, вещи культуры, — все это существует ради тайны, которую нельзя подделать, тайны живого».

Ольга Седакова