Мои дифирамбы Сергею Невскому! Мне так не хватало подобной аналитики...
Предположим, есть некий музыкант, специализирующийся на популяризации национального наследия, музыкант выдающийся.
И всё прекрасно, пока неожиданно этот наш абстрактный музыкант не начинает выступать в прессе с заявлениями о том, что тот спектр музыки, которым он занимается, — единственно прекрасный и что за пределами этого исторического отрезка наступает распад и деградация. Понятно, что речь идёт о вытеснении реальности, что тысячелетняя история европейской музыкальной культуры богаче и интереснее, чем любой её фрагмент, и что реальность, вытесненная столь радикальным образом, рано или поздно потребует компенсации, причём самой неожиданной; поэтому, когда наших дидактиков и учителей прекрасного время от времени обнаруживают в борделе, причём настолько удалённом, что они не способны сказать хоть пару слов на языке той страны, где этот бордель находится, — это не парадокс, а вполне естественное развитие событий.
...когда композитор во второй половине XIX века пишет симфонию, он неизбежно пытается «воткнуть» новый пластичный, мелодически выразительный материал в формальные рамки как минимум столетней давности. ...То есть формы, в которых писали Дворжак, Брамс, Чайковский, Танеев, Брукнер и другие хорошие люди, были мертвы уже в момент обращения этих композиторов к ним. И, я думаю, все это понимали, и каждый эту проблему решал по-разному.
...Когда я студентом в Дрездене сидел и ждал класса, чтобы позаниматься, ко мне регулярно подходила какая-нибудь красавица с вокального отделения говорила: «А что это значит: «Moy kostyor v tumane svetit»?» — и убегала со словами «боже, какая прекрасная музыка».
...Темы Чайковского имеют вокальную природу, играя их, русские музыканты делают едва заметные ускорения и замедления, артикулируя музыкальную фразу подобно речевой, причём акценты и цезуры ставятся зачастую на бессознательном уровне.
«Приращение смысла», как вы говорите, достигается, по-моему, не какими-то специальными усилиями музыканта по деформации партитуры, а просто благодаря его, музыканта, культурному кругозору.
То есть для того чтобы хорошо играть музыку Петра Ильича Чайковского, нужно играть, кроме этой музыки, что-то ещё. Сейчас же очень часто наблюдается ситуация, когда русские музыканты ездят по свету, исполняя одни и те же 20 партитур, в основном Чайковского, Рахманинова и Шостаковича.
Особенно к пианистам это относится. Происходит это как в силу узости отечественного музыкального образования, так и отчасти в силу требований западного, в основном англо-американского, рынка. Которые тоже возникли не сами по себе, а потому что многие наши выдающиеся музыканты ВСЮ музыку играют, как Чайковского и Рахманинова.
А мы следим за этими часто действительно замечательными музыкантами и пытаемся уловить, как вы говорите, «приращения смысла»: «Да, в Болонье он сдвинул темп!» Понятно, что это тупик, что дальше так нельзя.
Любая мысль о превосходстве какой-то культуры над другой ужасна, по-моему. Никакой единой славянской школы, конечно же, нет, каждый композитор самодостаточен. Малер, который дирижировал «Онегиным» в Лейпциге и Гамбурге, никогда бы не позволил себе подобного высказывания, не говоря уже о Дебюсси, который банально работал (среди прочего) в России — кстати, у мецената Чайковского Надежды Филаретовны фон Мекк учителем музыки — и перенёс самые радикальные гармонические открытия русских романтиков на французскую почву.Прочтите непременно!
www.chaskor.ru/article/sergej_nevskij_vse_chto_my_znaem_o_chajkovskom_zastavlyaet__predpolagat_chto_on_bolee_stradal_sam_chem_prinosil_komu-to_stradaniya_22417