Позравляю с Троицей и апофатиков, и катафатиков!)))

К Пятидесятнице многоязыкой
Мне речь глухая принесла
И азбуку, причисленную к лику,
И тень летейского весла...
Рождественский собор "на Возмище", Волоколамск. Фотография 1950-х гг. Русская хоровая музыка XVII-XVIII веков Неизвестные авторы Многолетие (XVIII в.) Тебе одеющагося. Болгарский распев Благослови, душе моя, Господа. Партесная обработка греческого распева Кант "Ах, коль преславно" Кант "Сидит сова на печи" Канты о Полтавской победе Василий Титов "Понтом покры", ирмосы канона Пятидесятницы Благослови, душе моя, Господа Хвалите имя Господне Веселитеся, праведнии Московский государственный хор Художественный руководитель Владислав Соколов Дирижёр Андрей Кожевников Запись 1981 г. mp3-256 Это - один из немногочисленных альбомов духовной музыки, выпущенных в СССР до перестройки. |
Старец Нектарий ходил исповедоваться к о. Агапиту в больницу и советоваться с ним. Когда батюшку избрали Старцем и братским духовником, он трижды отказывался, плача, и лишь за послушание принял этот крест. Уже на хуторе Василия Петровича он сказал мне: «Я уже тогда, когда избирали меня, предвидел и разгон Оптины, и тюрьму, и ссылку и не хотел брать всего этого на себя».
Свято-Казанский монастырь появился в селе Колюпаново совсем недавно, в 1995 году. Но еще с конца 16-го века здесь существовала Казанская церковь. Когда в 1779 году она сгорела, икона Казанской Богородицы осталась цела. Ее передали в соседнее село. Но через малое время икона оказалась на березе около сгоревшей церкви. Такое бывает. Владельцы Колюпанова Бобрищевы-Пушкины провели расследование и выяснили, что икона вернулась сама. Чудо истолковали как знак: церковь надо восстанавливать. В 1783 году она снова начала действовать.
И примерно в это же время три фрейлины Екатерины II форменно сбрендили: пошли на один из Царскосельских прудов, скинули придворные наряды, оделись в крестьянские платья и растворились в пространствах России. Брошенные на берегу одежды должны были навести на подозрение: дамы утонули. Двор немного поволновался, служители походили около воды с баграми, императрица взгрустнула, поскольку любила беседовать с Евдокией Вяземской, одной из исчезнувших. Но вскоре придворная жизнь вошла в свои рамки, мнимые утопленницы были забыты.
Через несколько лет одна из них, Марфа Сонина, обнаружилась в Суздальском Ризоположенском монастыре, другая, девица Соломия, появилась в Москве. А Евдокия Вяземская, постранствовав по северным обителям, в 1806 году пришла к митрополиту Платону (Левшину) и, открывшись ему, попросила пристроить где-нибудь, но так, чтобы никто не знал, кто она. Митрополиту понравилась фрейлина-странница, и он написал игуменье Серпуховского Владычного монастыря письмо с просьбой приютить "дуру Евфросинию". Не знаю, приняла она это имя и звание сразу после побега из дворца или так ее назвал и охарактеризовал именно Платон, но только в дальнейшем люди знали Евдокию Вяземскую именно как Евфросинию. А поведение, которое она демонстрировала с тех пор и до конца своей жизни, иначе как поведением юродивой назвать невозможно.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
В ночь на Ивана Купалу 1408 года в Клопском монастыре шла служба. Поп Макарий, покадив в храме, на всякий случай решил окадить и свою келью. Побежал, напевая канон, вынул ключ, но — вот наваждение! — дверь кельи оказалась отпертой. Макарий осторожно вошёл внутрь и увидал незнакомца в чёрном рубище: сидит за его столом и что-то пишет. Макарий со страху чуть не… Короче, бросился к игумену, чтобы доложить о странном явлении.
— Кто ты? — отозвался неизвестный.
— Ты человек или бес?
— Ты человек или бес?
Пришелец слово в слово повторял все вопросы игумена и при этом смотрел очень строго, но как бы сквозь собеседника. Феодосию стало не по себе, он начал творить молитву. Пришелец повторял за ним каждое слово. Принесли кадило, игумен осенил незваного гостя крестом и покадил на него. От ладана гость сторонился, но при этом крестился в ответ. Юродствует! — решили монахи.
Когда началась литургия, неизвестный появился в церкви и пел вместе с другими. А потом пришёл со всеми в трапезную, но не сел за стол, а направился под образа, открыл книгу и начал громко читать. С тех пор так и повелось. Голос у пришельца был благозвучный, дикция внятная. Новый чтец всем понравился. Жить он стал в келье Макария, которую облюбовал изначально. Ел совсем мало, только чтобы не умереть. С насельниками монастыря почти не разговаривал, во всяком случае, никто ничего не о нём не мог узнать, даже имени.
Прошло больше десяти лет.Пишет sergeserov ( sergeserov)
….Наша упорная ортодоксальность кажется нам национальным достоянием, истинно православной добродетелью. "Всякая перемена ситуации, то есть сама история, вызывала и вызывает у православных рефлексию предельно негативную, состоящую, в сущности, в отрицании перемены, в сведении её ко "злу", искушению, демоническому натиску, – пишет о. Александр. – Но это совсем не верность вере... Догматами, "содержанием" веры православный мир перестал жить и интересоваться давно. Это именно отрицание перемены как категории жизни". "Поскольку же мир этот неизбежно и даже радикально менялся, то первым симптомом кризиса нужно признать глубокую шизофрению, постепенно вошедшую в православную психику: жизнь в нереальном, несуществующем мире".
"Максимализм, присущий русским, распространяется на все области жизни и даже особенно на те, в которых он неизбежно приводит к идолопоклонству. Поэтому русские споры так бесплодны. Борьба всегда идёт на уничтожение противника. ...Если Западу свойственна релятивизация абсолютного, то русским в ту же меру свойственна абсолютизация относительного. И корень этого – в антиисторизме русского сознания, в вечном испуге перед историей, то есть сферой "перемены", сферой относительного. Испуг перед Западом, испуг перед "реформой" – мы так и жили и живём испугом. Власть боится народа, народ боится власти. Все боятся культуры, то есть различения, оценки, анализа, без которых культура невозможна. Отсюда всегда эта пугливая оглядка на прошлое, потребность "возврата", а не движения вперёд".
"И вот потому-то свобода так мало нужна. Она не нужна, если абсолютизируется прошлое, требующее только охранения и для которого свобода – опасна. Она не нужна, если будущее отождествляется с "концом". Свобода нужна для делания, она всегда в настоящем и о настоящем..."
"Всё это плоды того же основного кризиса – внутреннего, глубинного, "а – и антиисторизма"... православного мира, неспособности его справиться изнутри с основной христианской антиномией – "в мире сем, но не от мира сего", неспособности понять, что самый что ни на есть "православный" мир всё же именно "от мира сего" и что всякая его абсолютизация есть измена. И пока Православие измену эту не осознает, оно будет продолжать разлагаться, как оно сейчас разлагается. Эту страшную цену разложения мы платим за то, что сотворили себе кумира, сотни кумиров... Эта почтительная, страстная возня с "Византией" и византийскими текстами, занимающими богословие. Эта мышиная суета юрисдикций, побрякивающих во все стороны канонами. Это желание покорить Запад самым спорным и скверным в нашем прошлом. Эта гордыня, это мелкое самодовольство, это "шапками закидаем". Всё это страшно, и, может быть, страшнее всего, что никто этого страшного не видит, не чувствует, не сознаёт".
Я не знаю, был ли в ХХ веке человек, столь же преданный Православной Церкви, как о. Александр. Но эти его горчайшие слова выстраданы сердцем. "Я верю, что Православие – истина и спасение, и содрогаюсь от того, что предлагают под видом Православия, от того, что любят, чем живут, в чём видят "православие" сами православные".
(...)
http://www.istina.religare.ru/article36