nandzed: (Default)
[personal profile] nandzed
Оригинал взят у [livejournal.com profile] halfaman в Кто сидит в клетке. Статья Елены Костюченковой в "Новой"

Все фото: Екатерина Фомина

Надя

Надя Толоконникова в футболке с норвежским лосем. Сидит прямо, улыбается, кивает друзьям. Но очень сухие, очень сосредоточенные глаза. Ей больно — голова, уже неделю, все время, очень сильно. Причина неясна. Такое было раньше, и в этом году Надя должна была пойти на обследование, но не успела — арест. Вот в СИЗО приходила общественная комиссия при ГУВД Москвы, выдала заключение, что кроме анальгина и фельдшера с прибором для измерения давления тюремная медицина ничего Наде предоставить не в состоянии. И ушла. От этой головной боли помогают «Бенальгин» и «Мидокалм» —их принимают в передачах, но до Нади они не доходят. На процессе Надя попросит обследование: «Я бы хотела сделать это сейчас, потому что если я попаду в колонию, я должна знать, как мне выживать там».

Следователь Ранченков в перерыве обещает «подумать об обследовании», но уточняет, что «каждый может сказать, что у него голова болит»: «Она суд разжалобить пытается».

Надя говорит, что за полтора месяца в СИЗО с ней не было проведено ни одного следственного действия.

Рассказывает, что письма доходят не все, а те, что доходят, часто порезаны ножницами цензоров — в буквальном смысле этого слова. «Вырезают все предложения, где упоминаются Pussy Riot, — говорит Надя. — И все слова поддержки».

Говорит, что ей очень помогает «В круге первом» Солженицына, оказавшаяся в тюремной библиотеке. «И беседа с советским политзаключенным Подрабинеком — еще до моего ареста». Хвастается, что сокамерницы «постепенно избавляются от гендерных стереотипов», проникаются ее идеями. «Нельзя отказываться от своих идей, — говорит. — Это подло – отказываться от своих идей. Знаете, в камере показывает только «Первый» и НТВ. Я смотрю и понимаю, что акция Pussy Riot была нужна».



Разговаривает через решетку с мужем — Петей Верзиловым — о бытовых мелочах.

О дочери — 4-летней Гере — говорить не может. Она просила привести девочку на свидание в СИЗО или хотя бы на судебное заседание, «но таких маленьких не пускают ни туда, ни туда». Ей рассказывали, что Гера рисует маму в клетке и не понимает, почему мама не может оттуда сбежать. В своем выступлении перед судом казенно говорит о моральной травме ребенка, которая уже нанесена отсутствием мамы и углубится, если мамы не будет еще два месяца. Кажется, она пытается правильно подобрать слова, чтобы быть понятой и красивой судьей, и веселящимся следователем, и прокурором с каменным лицом.

«Я не собираюсь скрываться и мешать следствию», — говорит Надя.

Отвечает на вопросы судьи четко и звонко — студентка философского факультета МГУ, 5 курс, замужем, дочь, обвинений не признает. Внимательно слушает слова следователя: «В особо циничной форме противопоставила себя обществу».

Когда ее выводят из клетки, зажав руки наручниками, вновь просит помочь с обезболивающим: «Потому что с нормальным здоровьем я смогу все это перенести». Тюремный спецназ с автоматами наперевес сцепляется руками, организует коридор для прохода.

— Мы тебя вытащим, — кричит один из парней.

— Не похоже, — отвечает Надя на ходу. — Это невозможно без воли одного человека.

Маша

У Маши Алехиной отросли волосы. В марте были по плечи. Сейчас спускаются кудрявой волной по спине. Клетчатая юбка, руки с наручниками выставлены вперед, под мышкой — невероятно — серый томик Мандельштама.

Адвокаты начинают с приложения к делу характеристик — Гринпис (занималась спасением памятников природы, Утриша, например), православное общество «Даниловцы» (учила рисовать детей в детском доме и в детской психиатрической больнице). Институт журналистики и литературного творчества — 4 курс, в защиту отписались ректор, преподаватель русского и одногруппники. Характеристика участкового по месту жительства —«положительна, жалоб не поступало». Маша, в отличие от Нади, постоянно прописана в Москве, и это дает небольшую, но надежду.

Следователь говорит, что у него есть отрицательная характеристика ректора и одногруппника. Суду, впрочем, их не предоставляет. «Я уверена в своих друзьях, — говорит Маша со спокойной улыбкой. — Покажите свои бумаги». «Еще посмотрите, — обещает следователь. — Вот будете перед основным судом знакомится с материалами дела…» «У меня вопрос», — начинает Маша. «Вопросы здесь задают вам, уж извините», — тоже улыбаясь, обрывает ее судья.

Перед вынесением приговора Маша успевает прочитать с листка журналистам («извините, я волнуюсь, поэтому записала»): «Они говорят: с особым цинизмом. Но разве цинизм — это преступление?» Цитирует Мандельштама: «Ну что ж, я извиняюсь. Но в глубине ничуть не изменяюсь»

В СИЗО Машу все время снимают. Видеокамера установлена даже напротив ее койки. «Я обращалась к начальнику тюрьмы, — говорит Маша, — Он объясняет: это для контроля за действиями наших сотрудников. Я говорю: снимайте тогда их, меня-то зачем?»

Кроме бесконечной съемки, следственных действий с ней не проводится тоже: «За время моего заключения в СИЗО следователь не появлялся вообще ни разу». «Зато ко мне приходят оперативные сотрудники, пытаются склонить к сотрудничеству, — говорит. — А неделю назад был даже начальник ИВС Петровки, где мы сидели сразу после задержания, — оперативная разработка, все дела. Немолодой уже человек. И я понимаю, что я в тюрьме свободнее, чем они — те, кто посадил меня сюда».

У Маши — сын Филипп, 5 лет. Она отрицает, что на нее давят, используя ребенка. «Просто на первом допросе Артем Владимирович задал мне вопрос, находится ли сейчас с кем-то ребенок, должны ли они подключать органы опеки. И у меня случился нервный срыв», — говорит Маша, как будто извиняясь. И, без перехода: «Если этот чудовищный спектакль затронет моего ребенка, это будет запредельная жестокость».

«Сама Алехина заявляет, что виновной себя не считает, — напирает следователь. — По мотивам религиозной ненависти и вражды… Православные граждане оскорблены и требуют жестокого наказания. Если освободить девушку, возникает угроза ее физической безопасности». «У меня нет интернета, но мне пришло около 50 писем — те, что прошли цензуру, — говорит Маша. — Большинство — от православных. Меня поздравляют с Пасхой… Там нет никакой агрессии…» По просьбе адвоката судья зачитывает доказательство серьезности намерения православных граждан, предоставленное следствием: письмо некоего Амброзиана, видящего в Pussy Riot «тропинку к экстремизму» и предрекающему в качестве последствий «Ливию и Ирак».

После оглашения решения суда Маша, перекрикивая поднявшийся гвалт, обращается к следователю: «Артем Владимирович! 12 и 13 марта я подавала ходатайство о звонке. Через спецчасть. Вы получили?» Ранченков невнятно говорит, что получает и рассматривает все ходатайства. «Но это вы получили? — не успокаивается Маша. — Месяц прошел!» К ней уже тянется с наручниками женщина-милиционер, но Маша отшатывается, обращается к ней: «Подождите, мне это очень важно. Я два месяца не слышала голоса своего сына». И женщина, подумав пару секунд, замирает и тоже смотрит на следователя. «Две недели назад, — продолжает Маша. — Я подавала прошение о свидании с гражданским мужем, сыном и мамой. Вы получили?» Следователь еще более невнятно отвечает, что «не видел», и быстро выходит курить. Машу уводят.

Катя

«Все хорошо, — говорит Катя Самуцевич. — Там можно жить на самом деле».

Катя улыбается и, не боясь спецназовцев, через решетку пожимает руки друзьям.

Снова вспыхивает — безосновательная — надежда: вопреки утверждениям следователя, судья отказывается признать, что «Самуцевич задержана в результате оперативно-розыскных мероприятий». Катю задержали, когда она в очередной раз явилась к следователю по повестке.

Следователь говорит, что, тем не менее, Катя «препятствовала следственным действиям» — на допросе она представилась Ириной Локтиной.

— Я боялась за своих родных, — спокойно объясняет Катя. — После выступления в интернете появились данные девушек, их адреса.

— Она боялась за своего престарелого отца. Они вместе проживают, вдвоем. Он в зале сейчас, — уточняет адвокат Виолетта Волкова. — А те данные, выложенные в сеть блоггерами, не могли попасть к ним иначе, чем через правоохранительные органы.

Следователь усмехается.

— Понимаете, у нее было время скрыться, — говорит Виолетта следователю Ранченкову. — Если вы утверждаете, что вы не могли установить ее личность — что, я считаю, неправда, так как последняя повестка была выписана на ее настоящее имя — то она легко могла скрыться, уехать в другой город и ее бы не нашли.

Следователь усмехается шире.

— Почему это он смеется! — взрывается Виолетта. — Это неуважение к моей подзащитной и суду!

— Базара не надо тут устраивать, — морщится судья.

Виолетта еще говорит, что опознавший Катю свидетель Белоглазов, уже перешедший в ранг потерпевших, утверждал, что в храме Христа Спасителя видел Самуцевич «в белом платье». «Ваша честь, вот фотографии с выступления. Там вообще девушек в белом платье нет».

Судья уходит на совещание, Катю уводят под конвоем. «Катя, куртку надень!» — кричит отец — высокий, седой мужчина. Катя улыбается, показывает наручники.

Станислав Олегович рассказывает: ему единственному из всех родственников девушек удалось получить свидание – «сразу, как задержали ее». Свидание тоже снималось на видеокамеру.

— Государство работает на то, чтобы их посадить, — говорит Станислав Олегович. — Но она не признает вину. И я не признаю ее вину. Вины у них нет.

Через десять минут Катю приводят обратно — сейчас начнется оглашение.

Друзья быстро расспрашивают, доходят ли книги, рассказывают про артхронику и идею издать песни Pussy Riot альбомом.

— Вы только не передавайте мне портящиеся продукты, — смеется Катя. — Понимаете, у меня в камере холодильника нет.

— Тебе там холодно? — не унимается отец. — Дует?

— Уже тепло, — успокаивает Катя. — На улице тепло, и у нас тепло.

Продолжает всех успокаивать и после оглашения, уже с наручниками на руках: «Все хорошо. Я нормально себя чувствую».

Всем трем продляют срок заключения до 24 июня. Еще два месяца СИЗО, в перспективе, как не устает напоминать следователь Ранченков, — 7 лет лишения свободы.

Адвокат говорит, что «подобное решение может привести к дестабилизации общества».

— Это вы дестабилизируйте общество, — раздражается вдруг Ранченков.

— Да нет, это закон физики, — усмехается Виолетта. — Давление всегда рождает сопротивление.

Ранченкова, спускающегося с крыльца, перехватывает какая-то девушка: «Вы довольны?»

— Да нет, зачем, — вежливо улыбается Ранченков. — Это просто работа. Может быть, буду доволен, когда следствие завершится.

В это время за зданием суда перед цепью тюремного спецназа собираются люди — чтобы проводить тюремную газель с Надей, Машей и Катей аплодисментами.




This account has disabled anonymous posting.
If you don't have an account you can create one now.
HTML doesn't work in the subject.
More info about formatting

January 2013

S M T W T F S
   1 2 3 4 5
6 7 8 9 101112
13141516171819
20212223242526
2728293031  

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated May. 29th, 2025 03:34 am
Powered by Dreamwidth Studios