О свободе. Читая Николая Бокова
May. 8th, 2012 04:52 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nandzedО собственно свободе:
Другие пишут о правах человека, о несоблюдении законности, но о свободе – мечтая, романтически, вдохновенно, – нет, с этим в русской литературе плохо. И уж картину «Свобода на баррикадах» никто не нарисовал… Нарисовал мужика со знаменем Кустодиев, и мужик этот сапожищами давит толпу на улицах… Другая особенность русской души – она никак не может выбраться из «мы». Даже у Бродского, пока на Западе не высвободилось «я», есть строки (цит. по памяти): «Так мало стало греков в Ленинграде,/ что мы сломали греческую церковь».
Однако, отражение желаемой свободы в стихосложении совершенно не таково (Нандзед Дордже):
Начиная с какой длины, стихотворение перестает им быть? «Замечали ли вы, что кусок неба, увиденный сквозь отдушину… дает лучшее представление о бесконечности, чем панорама, открывающаяся с горы? Что же касается длинных стихотворений… всякое стихотворное произведение, превосходящее по размеру то, которому человек способен внимать, не отвлекаясь, стихотворением не является» (Бодлер у Р. Якобсона).
цитаты из Николая Бокова отсюда
И всё ж во всех словах о свободе так мало её самой (Нандзед Дордже). И не согласен я с Бодлером - позёрство всё это. Мне в горах всегда лучше, чем в тюремной камере "с отдушиной". Все эти "контрасты" лишь призваны подстегнуть чувства. А мне их не нужно подстёгивать. Поэтому я прямо говорю - в горах представление о бесконечности нагляднее. На определённой длине стихотворение перестаёт быть собой, теряется концентрация, некий ритм перестаёт быть достаточно частым, чтобы вовремя побуждать сознание слушателя. Но ведь и у истории есть такой ритм, который кого-то может подавлять, а кого-то нет - в силу его внутренней освобождённости от такого влияния или просто в силу его нечувствительности, грубости. И глупо было бы думать, что нас развивает страдание само по себе - вне нашего потенциала к развитию. Если нам ненавистно подавление, и мы выражаем эту ненависть, то свобода здесь ещё ни при чём. Реакция на боль - ещё не выразитель понимания реальности. А без этого - никакой свободы. Есть ведь и другие примеры. В мире богов, говорят, метаболизм истории таков, что существа слишком расслаблены и редко приходят к осознанию необходимости освобождения. О чём речь, когда речь о свободе в государстве? Где, скажите, она есть и что она такое? Мне же буддийское воззрение подсказывает, что никто не свободен, а видеть выход в переустройстве государства - значит вовсе не понимать, как и что устроено в сансаре.
Другие пишут о правах человека, о несоблюдении законности, но о свободе – мечтая, романтически, вдохновенно, – нет, с этим в русской литературе плохо. И уж картину «Свобода на баррикадах» никто не нарисовал… Нарисовал мужика со знаменем Кустодиев, и мужик этот сапожищами давит толпу на улицах… Другая особенность русской души – она никак не может выбраться из «мы». Даже у Бродского, пока на Западе не высвободилось «я», есть строки (цит. по памяти): «Так мало стало греков в Ленинграде,/ что мы сломали греческую церковь».
Однако, отражение желаемой свободы в стихосложении совершенно не таково (Нандзед Дордже):
Начиная с какой длины, стихотворение перестает им быть? «Замечали ли вы, что кусок неба, увиденный сквозь отдушину… дает лучшее представление о бесконечности, чем панорама, открывающаяся с горы? Что же касается длинных стихотворений… всякое стихотворное произведение, превосходящее по размеру то, которому человек способен внимать, не отвлекаясь, стихотворением не является» (Бодлер у Р. Якобсона).
цитаты из Николая Бокова отсюда
И всё ж во всех словах о свободе так мало её самой (Нандзед Дордже). И не согласен я с Бодлером - позёрство всё это. Мне в горах всегда лучше, чем в тюремной камере "с отдушиной". Все эти "контрасты" лишь призваны подстегнуть чувства. А мне их не нужно подстёгивать. Поэтому я прямо говорю - в горах представление о бесконечности нагляднее. На определённой длине стихотворение перестаёт быть собой, теряется концентрация, некий ритм перестаёт быть достаточно частым, чтобы вовремя побуждать сознание слушателя. Но ведь и у истории есть такой ритм, который кого-то может подавлять, а кого-то нет - в силу его внутренней освобождённости от такого влияния или просто в силу его нечувствительности, грубости. И глупо было бы думать, что нас развивает страдание само по себе - вне нашего потенциала к развитию. Если нам ненавистно подавление, и мы выражаем эту ненависть, то свобода здесь ещё ни при чём. Реакция на боль - ещё не выразитель понимания реальности. А без этого - никакой свободы. Есть ведь и другие примеры. В мире богов, говорят, метаболизм истории таков, что существа слишком расслаблены и редко приходят к осознанию необходимости освобождения. О чём речь, когда речь о свободе в государстве? Где, скажите, она есть и что она такое? Мне же буддийское воззрение подсказывает, что никто не свободен, а видеть выход в переустройстве государства - значит вовсе не понимать, как и что устроено в сансаре.
