АНДРЕЙ ТАВРОВ БЕСТИАРИЙ

[nandzed]

Оригинал взят у russgulliver в АНДРЕЙ ТАВРОВ БЕСТИАРИЙ

 

УЛИТКА 

Улитка лезет вверх и плывет по любой линии в воздухе и кто ее снимет? Нет такой линии, где не остались бы следы ее языка. И когда ты, подобно щеглу, бежишь с зеленого склона и горланишь свою серебряную песенку, то знаю, кто облизывает языком вместо тебя все слои воздуха.

Представь – ты можешь стоять сразу в восьми позах, как человек Леонардо, не двигаясь и не меняя жестов, а она, красный язык, оползет тебя протопопом, сожжет и произнесет во всю длину землетрясения. Глубина улитки – глубина земли, твоей жаркой могилы, твоего душного плеча.

И ты сидишь на крылечке, заворожен тем, как улитка, сияя в луне трясет дом вместе с огненными старухами на крыльце, и слова падают с неба как спелые вишни.

Я лягу, лягу на лед во всю длину – прозрачный в прозрачном, я вытянусь за края земли, не меняя жеста плеч, я Шива, сторукий осьминог, царь-Улитка.

О, приди, любовь моя, приди, верхом на горсти воздуха, с горстью свободы в ключице.

Нет у улитки рук, как нет рук у людей, и нет у нее ничего кроме ног во всю длину тела, о поцелуй всем телом, всей перстью, всей жизнью, да кто из вас способен на это!? Ни мышь, ни фата Моргана, никто.

Такое возможно лишь серебряным утром, когда бежишь в школу, мотая портфельчиком, не зная еще, что за клубок лежит внутри. И вот забираешься в жизнь, как в самого себя, как в чуждую женщину изнутри, совпадая во всех ее глазах и пальцах, или в дерево или в краба. И вот корчишься в родах или под стрелой подводной охоты, потому что улитка, ты фуганок земли, и то, что завивается сверху – твой дом, как мой череп, что завился, завился, а над палубой странное танго, господи Данте, я лежу между Марсом и Юпитером – нежная улитка без скорлупы, чем не луч Новой жизни, чем не глагол?

Могилы движутся, когда движешься ты, и звезды отворяются, как беременные утробы.

И землетрясение, начавшись с темени идет все глубже и глубже, вдоль позвонков и лопаток, уходя туда, где все начинается, густой трещиной, полной тебя, и кто бы мог подумать, что твоя глубина такова?

Липнет моя речь, один язык у нас с тобой на два нёба, – сиамский близнец, уродец. Огненный, вечный.

Никаких заслуг, ничего святого!