О первородном слове и спасении мира

[nandzed]

russgulliver.livejournal.com/268335.html

Жак Лакан пишет о замещениях, которые происходят во сне. Так какой-то не очень приличный факт, приснившийся эрегированный член, например, может быть в результате таинственного цензурирующего процесса сновидца заменен на другой образ – к примеру, на стол, тумбочку, ветку. Говоря дальше, о том сне наяву, которым почти все мы объяты, стоит сказать о замещении, произошедшем мягко и незаметно. Стол заместился «столом», человек – «человеком», поэзия – «поэзией». Увидеть этот процесс не так просто, как может показаться с первого взгляда. Иногда почти незаметно. (Человек говорящий сплошными цитатами может этого даже не осознавать, как Мольеровский герой, говорящий прозой). Но мы попробуем это сделать. Вернемся к простейшему утверждению -  цитата – это всегда слово с чужого голоса. Объект, взятый напрокат.

Дело в том (об этом много писали и восточные и западные просветленные люди – Бубер, Толле, Ошо), что все, что расположено в области интеллекта – память, информация, правила, приоритеты, вкусы - все это усвоено нами с чужого голоса. Все это пришло либо со слов родителей, учителей, друзей, либо из фильмов, книг, спектаклей. Все это – «дерево», а не дерево. Ничего своего. Следовательно, любой дискурс цитатен. А значит, по логике вещей в кавычки надо брать не только явные заимствования («мороз и солнце»), но каждое отдельное слово регулярной речи. А, следовательно, надо признать, что любое слово является вытеснением, замещением некоторого первоначального смысла, который , может быть, и следовало бы назвать, вторя логике рассуждений, райским.

Но есть ли тогда не цитатные слова? Конечно. Это первое «ма» ребенка, вообще первые звуки, которыми он сопровождает свои желания. Они еще не встроились в кавычки, не стали словами-объектами, услышанными с чужого голоса. Они – свои. Они идут изнутри его природы. Они, способные выразить мир в звуке, способны  этот мир вернуть себе самому, как например, по Паунду, ценность может быть возвратиться к себе самой, совпасть с собой, а не быть фикцией, в том только случае если деньги будут золотыми. Золото и есть ценность. Ма и есть мама. Но дальше ребенок усваивает объективированную шизофрению мира взрослых, в котором никто из участников речевого процесса не владеет «своим» словом, но использует слова-цитаты, слова-подмены, доставшиеся им так же, как и их ребенку, - с колыбели.

Но, как ни странно, внецитатное слово доступно не только ребенку – оно доступно человеку, находящемуся в остановленном времени, во вневременном промежутке вдохновения, в захваченности чувством, в самопожертвовании, в глубинном слиянии с любимым. Это те ситуации, в которых цитатное слово расплавляет роговую цитатную оболочку и обретает исправленный смысл, потому что соприкасается с «первоосновой жизни», сливается с ней. Перестает быть объектом, расплавляется в «Ы-ы-ы-ы!» оргазма или в «Ах!» вещей. Я бы сказал, что внецитатными словами пользуются ангелы. Пребывание во вневременном промежутке хорошо знакомо также джазовому музыканту или поэту.

Но, вообще-то, так или иначе, оно знакомо – любому. Просто поэт – работает именно со словом. Тем, которое выпрямляет вывихнутый позвоночник мира, находясь в необусловленном пространстве без времени, в вечном «сейчас».

Авраам уговорил Бога сохранить Содом и Гоморру, ради десяти праведников, потом ради двух (но и тех не нашлось). Праведник – это человек, который говорит нецитатными словами и действует нецитатными (незаимствованными и недетерминированными) действиями . Оказывается, присутствие внецитатного мышления, внецитатного слова способно вытеснить гибель городов. И для этого не обязательно заменять каждую «падшую», «испорченную» вещь новым словом.