О понимании невозможности поэзии
Sep. 15th, 2011 12:00 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)

Меркус Манилус, сброшенный с Капитолия. Пьер Пейролл
http://polit.ru/article/2011/09/06/cwlkost/
"Ни проза, ни поэзия заведомо не возможны как регулярное и позитивное занятие.
С годами я укрепляюсь во мнении, что всё, подлинно относящееся к литературе, как-то включает в себя эту точку невозможности.
Например, настоящая критика (как и повод для нее) начинается с немоты, отчаяния перед белым листом, невозможности сказать что-то существенное о вот этой конкретно литературной удаче. И в итоге преодоления этого отчаяния возникает разговор. Иногда о тексте, иногда о теме, иногда об авторе, иногда о, казалось бы, вообще посторонних вещах. А если у критика есть система, если он знает, с чего начать, лично я такому критику не доверяю. По-моему, он сводит новое к известному.
А вот филология явно претендует на научность и системность и поэтому, на мой взгляд, имеет мало отношения к феномену художественности и, стало быть, к литературе".
Это символическая область, но, как писал А.Н.Уайтхед в "Символизм, его смысл и воздействие" (1927), "отношение человека к символизму представляет собой неустойчивую смесь тяготения и отвращения. Практический интеллект, теоретическое желание проникнуть в первичный факт и иронические критические порывы составляют основные мотивы отвращения от символизма. Практические люди желают фактов, а не символов. Ясный теоретический интеллект с благородным энтузиазмом, обращённым к точной истине, любой ценой и рискуя всем устраняет символы, как будто они - просто фантазии, скрывая и извращая то внутреннее убежище элементарной истины, на которое разум претендует как на своё собственное".
Не буду пускаться в критику приведённой односторонности. Честно доведённая до своего предела, ставшая крайностью, эта точка зрения, наоборот, только ещё раз покажет нам, что, в сущности, поэтическая практика остаётся скрытой от дневного разума. что всегда раздражало убеждённых носителей этого разума. Это ярость Калибана, смотрящего на себя в зеркало. Освальд Шпенглер же (спасибо далекому другу, напомнил) говорит, и говорит спокойно, словно то самое зеркало, в котором чудовище увидело себя впервые: "Простые понятия суть всегда труднейшие. Их простота состоит в том, что бесконечно многое из того, чего нельзя высказывать, ничуть не нуждается в том, чтобы быть высказанным, поскольку для людей этого круга оно интуитивно застраховано, а для посторонних, разумеется, по той же причине совершенно недоступно". Быть может, тот, кто приходит к узнику в тюрьму перекинуться парой слов, делает это вовсе не для того, чтобы его речь была предана публичности и была записана - он приходит только лишь затем, чтобы поддержать сидящего в тюрьме.