Житинский. Юность во Владивостоке
Jan. 26th, 2012 02:31 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nandzedОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
spintongues в Николаич...
ПИСЬМО РОК-ДИЛЕТАНТА
Опубликовано в журнале =ДВР=, № 11, 1990
Дорогая Редакция =ДВР=!
Растрогали вы меня и обрадовали своим 9-м номером — и совсем не тем, что журнал совершил гигантский скачок вверх в смысле художественного и графического оформления, хотя само по себе это заслуживает всяческих похвал — а своей статьей о Владике [«От Токио вверх и налево». — Прим. Ред.], после которой у меня сентиментальный ком в горле и внезапно появившееся прозрение — почему я такой, какой я есть.
Дело в том, что моя юность прошла во Владивостоке и, хотя я жил в этом городе всего четыре года (1955–59), но это были самые важные в жизни годы — с четырнадцати до восемнадцати лет! Сейчас мне пошел пятидесятый, но — клянусь Богом! — кое-что во мне еще осталось от тех незабвенных лет.
Цитирую: «поразительная эмоциональная открытость (даже наивность) города, готовность вписаться в авантюру и прочная вера в хороший конец». Ранее я считал эти качества свойствами характера, доставшимися от папы и мамы. Теперь я понял, что в этом повинен город, в котором я вырос. В статье вашей поразительно точно все, что касается характера Владика — и его простодушие при сохранении достоинства, и святая вера в то, что настоящее делается не ради денег, и полное безразличие к тому, кто — какой национальности…
В моем первом паспорте, полученном во Владивостоке, в графе «национальность» было написано «русский», к чему я отнесся довольно естественно — ибо каким же мне быть при русских родителях? А мой ближайший друг оказался бурятом, поскольку, как выяснилось, отец его был бурят. Вообще же до сих пор не знаю и, главное, не задаюсь вопросом — кто в нашем классе был русским, кто украинцем, а кто евреем. И до сих пор считаю такую постановку вопроса единственно правильной. Только здесь, вдали от целомудрия Дальнего Востока, я с удивлением обнаружил, что это, оказывается, имеет первостепенное значение, а совсем не то — дурной человек или хороший. Попутно выяснилась и моя «истинная» национальность, о коей мне не так давно сообщили посредством телевидения мои коллеги-письменники из ленинградского объединения «Содружество» (С. Воронин и компания).
Я, конечно, послал бы их в жопу (типа «Господь простит!»), если бы эти идиотские тенденции не становились массовыми. Как говорится, не за себя, за державу обидно… Но я отвелкся. В вашем коллаже разновременных впечатлений от Владика как раз не хватает 50-х годов — то ли все уже поуезжали, кто жил тогда там, то ли по другой причине. А Владик и тогда являл собою достойное зрелище. Кое-что о том времени можно сейчас прочесть в моей маленькой повести «Типичный представитель», написанной 12 лет назад и опубликованной в 1-м номере журнала «Звезда». Вот уж не думал оказаться под одной обложкой с Александром Исаичем!
Итак, началом рок-н-ролла во Владивостоке можно считать 1956 год, декабрь, когда к причалу Владивостокского торгового порта пришвартовался теплоход «Грузия», доставивший на Родину наших олимпийцев из Мельбурна. Именно тогда 15-летний паренек, нынешний рок-дилетант, впервые услышал «Рок вокруг часов» в исполнении Билла Хейли на привезенной олимпийцами «сорокапятке», а также увидел этот танец в исполнении олимпийских призеров Олега Федосеева (тройной прыжок) и Полины Астаховой (гимнастика). Они были в гостях у нас дома, владивостокцы растащили олимпийцев по квартирам — это была тусовка!
Впрочем, об этом я тоже писал в одной из первых «авроровских» статей из цикла «записки рок-дилетанта».
Надо сказать, рок-н-ролл тогда меня не потряс. Мы все торчали на певице Нине Дорде, которая приезжала на гастроли во Владивосток и пела в Матросском клубе «Ландыши». Котировалась также Гурченко из к/ф «Карнавальная ночь», но, кажется, чуть позже, в 58-м. Из музыкального репертуара популярны были также и регулярно исполняемые хором на Ленинской, в вечерних прогулках после школьных вечеров «Журавли» («Там под небом чужим я как гость нежеланный…»), «Караван» («Шагай вперед, мой караван…»), появившиеся вскоре «Подмосковные вечера» и, конечно, «Мишка»!
Танцевали мы тогда то, что называлось в просторечии «трясучка» и за что в приличных местах (Дом Офицеров и еще какой-то Дом на Пушкинской, напротив ДВПИ) [«Старый ДКМ», он же «Пушкинский театр», одна из первых штаб-квартир рок-клуба в начале 80-х. — Прим. Ред.] даже выводили из зала. Выглядело это так: партнеры обнимали друг друга за талию и, не сходя с места, принимались мелко-мелко трястись в 1/16, 1/32 и даже в 1/64 такта. На танцевальные вечера мальчики (и я, конечно) надевали плотные сатиновые плавки под трусы и под брюки, ибо не умели еще справляться с чувственным вожделением, осязая талию партнерши.
Прорыв западного попса случился впервые в 57-м, кажется, году во время проката фильма (австрийского?) «Золотая симфония», где нам показали фигурное катание (балет на льду) и где звучали шлягерные мелодии. Я смотрел этот фильм тысячу раз, приходя в полный кайф. Почему-то это происходило летом на сельхозработах по уборке смородины (!) в районе станции Лазо, на самой границе с Китаем, кажется, довольно далеко по западным меркам от Владика. Там текла какая-то речка, отгораживавшая Союз от Китая, в ней мы купались. Пограничники пребывали в бездействии, тогда «русский с китайцем были братья навек», как пелось в известной песне Вано Мурадели. Но музыкальные тусовки были связаны только с танцами-шманцами, то есть с неумолимо нараставшей чувственностью, а главными тусовками у нас были технические (радиолюбительство) и спортивные. Сейчас трудно предположить, глядя на мою оплывшую фигуру и вес в 86 килограммов при росте 174, что я прыгал в высоту, был рекордсменом Приморского края среди юношей (185 см) и чемпионом края среди взрослых (1958–59). Возможно, упоминания об этих спортивных подвигах зафиксированы где-нибудь в анналах местной спортивной истории.
Город был тогда небольшой, с Пушкинской наверх вела длинная деревянная лестница на Голубинку, куда ходить было опасно — много шпаны. До сих пор помню не совсем приятное чувство, возникавшее при провожании возлюбленной после институтского вечера (я тогда уже учился на первом курсе электротехнического факультета ДВПИ) по Китайской улице наверх (как она сейчас называется?) [Океанский проспект. — Ред.], через парк культуры (!) на Партизанский проспект, к черту на рога, когда в темноте парка видишь 5-6 мерцающих папиросок. И потом уже, пройдя через все опасности, — бесконечные поцелуи у подъезда. Возлюбленная была на третьем курсе Медицинского и казалась мне совершенно взрослой дамой. Сколько ей лет сейчас, я даже боюсь подумать.
А жил я на Ленинской прямо напротив ДВПИ, номер дома уже не помню, но жилье это описано в «Типичном представителе», повторяться не буду.
Средняя школа № 9, которую я закончил (кстати, с золотой медалью), надеюсь, и сейчас стоит на Пушкинской. В школе я не помышлял не только о рок-н-ролле, но и о литературе и искусстве. Писал гладенькие сочинения отличника, стараясь, по возможности, не читать произведения программы, всякие там «Обломовы» и «Что делать?», а пользоваться сведениями со слуха. Радио — это была вещь! Физика — это да! Видели ли вы когда-нибудь детекторный приемник? Но уже поговаривали, что что есть такой прибор — телевизор.
Я не был во Владике 30 лет. Двадцать последних из них я не сажусь в самолет, хотя вырос в семье военного летчика. Мой покойный отец командовал авиацией ТОФа, и штаб его размещался на Второй Речке, которая считалась даже не пригородом, а еще дальше. Там еще был огромный пустой аэродром. Путь от Владика до Москвы на самолетах типа «Ли-2» или «Ил-12» я проделывал неоднократно, и занимали эти перелеты суток по трое.
Привычка создавать себя на отшибе большой страны, собственным государством в государстве, привычка изобретать собственные велосипеды, не считаясь с тем — изобретены ли они в Москве или Нью-Йорке (теперь и в Токио) сильно помогла мне в жизни. Это с одной стороны. Отсюда истоки неисправимого дилетантизма. С другой же — лишила меня так называемых культурных корней, которых и тогда во Владике не было. Неизвестно — что лучше. Здесь, уже будучи много лет так называемым профессиональным литератором, наблюдаю с изумлением, как непросто отделываются интеллектуальные питерские юноши (не без способностей) от давящего на них культурного слоя напластованием в несколько веков. И как сравнительно легко преодолевают эти напластования провинциалы-неофиты (талантливые), попадающие в столицы из банки «глубинка в собственном соку».
«Что в одном месте прибудет, в другом непременно убавится». Знаю, что Питер сделал меня литератором. Во Владике я бы сейчас, вероятно, был доктором технических каких-нибудь наук и заведовал бы кафедрой в ДВПИ, если бы тому не помешала склонность к некоторому разгильдяйству. Моя старая мама до сих пор об этом жалеет.
Если вы сочтете возможным опубликовать мой читательский отклик в =ДВР= — сочту за честь. А если вы не сочтете это за честь — я не сочту это за обиду. Короче говоря, славою мы сочтемся…
С приветом Владику и всем вам!
А. Житинский
7.2.90
spintongues в Николаич... ПИСЬМО РОК-ДИЛЕТАНТА
Опубликовано в журнале =ДВР=, № 11, 1990
Дорогая Редакция =ДВР=!
Растрогали вы меня и обрадовали своим 9-м номером — и совсем не тем, что журнал совершил гигантский скачок вверх в смысле художественного и графического оформления, хотя само по себе это заслуживает всяческих похвал — а своей статьей о Владике [«От Токио вверх и налево». — Прим. Ред.], после которой у меня сентиментальный ком в горле и внезапно появившееся прозрение — почему я такой, какой я есть.
Дело в том, что моя юность прошла во Владивостоке и, хотя я жил в этом городе всего четыре года (1955–59), но это были самые важные в жизни годы — с четырнадцати до восемнадцати лет! Сейчас мне пошел пятидесятый, но — клянусь Богом! — кое-что во мне еще осталось от тех незабвенных лет.
Цитирую: «поразительная эмоциональная открытость (даже наивность) города, готовность вписаться в авантюру и прочная вера в хороший конец». Ранее я считал эти качества свойствами характера, доставшимися от папы и мамы. Теперь я понял, что в этом повинен город, в котором я вырос. В статье вашей поразительно точно все, что касается характера Владика — и его простодушие при сохранении достоинства, и святая вера в то, что настоящее делается не ради денег, и полное безразличие к тому, кто — какой национальности…
В моем первом паспорте, полученном во Владивостоке, в графе «национальность» было написано «русский», к чему я отнесся довольно естественно — ибо каким же мне быть при русских родителях? А мой ближайший друг оказался бурятом, поскольку, как выяснилось, отец его был бурят. Вообще же до сих пор не знаю и, главное, не задаюсь вопросом — кто в нашем классе был русским, кто украинцем, а кто евреем. И до сих пор считаю такую постановку вопроса единственно правильной. Только здесь, вдали от целомудрия Дальнего Востока, я с удивлением обнаружил, что это, оказывается, имеет первостепенное значение, а совсем не то — дурной человек или хороший. Попутно выяснилась и моя «истинная» национальность, о коей мне не так давно сообщили посредством телевидения мои коллеги-письменники из ленинградского объединения «Содружество» (С. Воронин и компания).
Я, конечно, послал бы их в жопу (типа «Господь простит!»), если бы эти идиотские тенденции не становились массовыми. Как говорится, не за себя, за державу обидно… Но я отвелкся. В вашем коллаже разновременных впечатлений от Владика как раз не хватает 50-х годов — то ли все уже поуезжали, кто жил тогда там, то ли по другой причине. А Владик и тогда являл собою достойное зрелище. Кое-что о том времени можно сейчас прочесть в моей маленькой повести «Типичный представитель», написанной 12 лет назад и опубликованной в 1-м номере журнала «Звезда». Вот уж не думал оказаться под одной обложкой с Александром Исаичем!
Итак, началом рок-н-ролла во Владивостоке можно считать 1956 год, декабрь, когда к причалу Владивостокского торгового порта пришвартовался теплоход «Грузия», доставивший на Родину наших олимпийцев из Мельбурна. Именно тогда 15-летний паренек, нынешний рок-дилетант, впервые услышал «Рок вокруг часов» в исполнении Билла Хейли на привезенной олимпийцами «сорокапятке», а также увидел этот танец в исполнении олимпийских призеров Олега Федосеева (тройной прыжок) и Полины Астаховой (гимнастика). Они были в гостях у нас дома, владивостокцы растащили олимпийцев по квартирам — это была тусовка!
Впрочем, об этом я тоже писал в одной из первых «авроровских» статей из цикла «записки рок-дилетанта».
Надо сказать, рок-н-ролл тогда меня не потряс. Мы все торчали на певице Нине Дорде, которая приезжала на гастроли во Владивосток и пела в Матросском клубе «Ландыши». Котировалась также Гурченко из к/ф «Карнавальная ночь», но, кажется, чуть позже, в 58-м. Из музыкального репертуара популярны были также и регулярно исполняемые хором на Ленинской, в вечерних прогулках после школьных вечеров «Журавли» («Там под небом чужим я как гость нежеланный…»), «Караван» («Шагай вперед, мой караван…»), появившиеся вскоре «Подмосковные вечера» и, конечно, «Мишка»!
Танцевали мы тогда то, что называлось в просторечии «трясучка» и за что в приличных местах (Дом Офицеров и еще какой-то Дом на Пушкинской, напротив ДВПИ) [«Старый ДКМ», он же «Пушкинский театр», одна из первых штаб-квартир рок-клуба в начале 80-х. — Прим. Ред.] даже выводили из зала. Выглядело это так: партнеры обнимали друг друга за талию и, не сходя с места, принимались мелко-мелко трястись в 1/16, 1/32 и даже в 1/64 такта. На танцевальные вечера мальчики (и я, конечно) надевали плотные сатиновые плавки под трусы и под брюки, ибо не умели еще справляться с чувственным вожделением, осязая талию партнерши.
Прорыв западного попса случился впервые в 57-м, кажется, году во время проката фильма (австрийского?) «Золотая симфония», где нам показали фигурное катание (балет на льду) и где звучали шлягерные мелодии. Я смотрел этот фильм тысячу раз, приходя в полный кайф. Почему-то это происходило летом на сельхозработах по уборке смородины (!) в районе станции Лазо, на самой границе с Китаем, кажется, довольно далеко по западным меркам от Владика. Там текла какая-то речка, отгораживавшая Союз от Китая, в ней мы купались. Пограничники пребывали в бездействии, тогда «русский с китайцем были братья навек», как пелось в известной песне Вано Мурадели. Но музыкальные тусовки были связаны только с танцами-шманцами, то есть с неумолимо нараставшей чувственностью, а главными тусовками у нас были технические (радиолюбительство) и спортивные. Сейчас трудно предположить, глядя на мою оплывшую фигуру и вес в 86 килограммов при росте 174, что я прыгал в высоту, был рекордсменом Приморского края среди юношей (185 см) и чемпионом края среди взрослых (1958–59). Возможно, упоминания об этих спортивных подвигах зафиксированы где-нибудь в анналах местной спортивной истории.
Город был тогда небольшой, с Пушкинской наверх вела длинная деревянная лестница на Голубинку, куда ходить было опасно — много шпаны. До сих пор помню не совсем приятное чувство, возникавшее при провожании возлюбленной после институтского вечера (я тогда уже учился на первом курсе электротехнического факультета ДВПИ) по Китайской улице наверх (как она сейчас называется?) [Океанский проспект. — Ред.], через парк культуры (!) на Партизанский проспект, к черту на рога, когда в темноте парка видишь 5-6 мерцающих папиросок. И потом уже, пройдя через все опасности, — бесконечные поцелуи у подъезда. Возлюбленная была на третьем курсе Медицинского и казалась мне совершенно взрослой дамой. Сколько ей лет сейчас, я даже боюсь подумать.
А жил я на Ленинской прямо напротив ДВПИ, номер дома уже не помню, но жилье это описано в «Типичном представителе», повторяться не буду.
Средняя школа № 9, которую я закончил (кстати, с золотой медалью), надеюсь, и сейчас стоит на Пушкинской. В школе я не помышлял не только о рок-н-ролле, но и о литературе и искусстве. Писал гладенькие сочинения отличника, стараясь, по возможности, не читать произведения программы, всякие там «Обломовы» и «Что делать?», а пользоваться сведениями со слуха. Радио — это была вещь! Физика — это да! Видели ли вы когда-нибудь детекторный приемник? Но уже поговаривали, что что есть такой прибор — телевизор.
Я не был во Владике 30 лет. Двадцать последних из них я не сажусь в самолет, хотя вырос в семье военного летчика. Мой покойный отец командовал авиацией ТОФа, и штаб его размещался на Второй Речке, которая считалась даже не пригородом, а еще дальше. Там еще был огромный пустой аэродром. Путь от Владика до Москвы на самолетах типа «Ли-2» или «Ил-12» я проделывал неоднократно, и занимали эти перелеты суток по трое.
Привычка создавать себя на отшибе большой страны, собственным государством в государстве, привычка изобретать собственные велосипеды, не считаясь с тем — изобретены ли они в Москве или Нью-Йорке (теперь и в Токио) сильно помогла мне в жизни. Это с одной стороны. Отсюда истоки неисправимого дилетантизма. С другой же — лишила меня так называемых культурных корней, которых и тогда во Владике не было. Неизвестно — что лучше. Здесь, уже будучи много лет так называемым профессиональным литератором, наблюдаю с изумлением, как непросто отделываются интеллектуальные питерские юноши (не без способностей) от давящего на них культурного слоя напластованием в несколько веков. И как сравнительно легко преодолевают эти напластования провинциалы-неофиты (талантливые), попадающие в столицы из банки «глубинка в собственном соку».
«Что в одном месте прибудет, в другом непременно убавится». Знаю, что Питер сделал меня литератором. Во Владике я бы сейчас, вероятно, был доктором технических каких-нибудь наук и заведовал бы кафедрой в ДВПИ, если бы тому не помешала склонность к некоторому разгильдяйству. Моя старая мама до сих пор об этом жалеет.
Если вы сочтете возможным опубликовать мой читательский отклик в =ДВР= — сочту за честь. А если вы не сочтете это за честь — я не сочту это за обиду. Короче говоря, славою мы сочтемся…
С приветом Владику и всем вам!
А. Житинский
7.2.90
