Теперь, напившись простокваши пополам с синим йодом, слушаю генератор бинауральных колебаний, потому как опять голова, сосуды, мозг. Также сушу сухари. Чешутся руки. Читаю Михаила Сухотина - не понимаю, на каком полном (и чем, главное, полным?) серьёзе можно считать это поэзией. Ощущение, что просто проза для (таких) недостаточно акцентированная форма, вот они и разобрали поэзию на дрова, чтоб согреться в мировую стужу. Впрочем, думаю, к таким найдётся и Тимур Кибиров. Иже с ними.
...Существует много тактик и аналитик
но, увы, не сосчитать уже всех количеств
совершившего круговорот в натуре
чудодейственного кофейного элексира
чьим раствором поливал черенки инжира
селекционер-рационализатор И.В.Мичурин.
...По местам, товарищи, всё спокойно!
Наступает последний, безалкогольный
хит-парад который всегда возможен
лишь в отдельно взятой стране под песни
понимающих смерть на рабочем месте
как сердечный удар и мороз по коже.
Ну, ладно! Ну, хватит - когда уже сдохнет этот последний, видевший рабство... Это просто тогда после совка им хотелось высказыванья, а не просто писать там в стол несвежие мысли в виде длинных трактатов ни о чем обо всем (потому все задрало и хотелось все сразу и обо всем, а выходило как-то совсем ни о чем, особенно если писать романы - долго, да и умрешь ещё по пути, а хотелось кричать, как кот, наступивший на яйца - после молчанья совка оказался опять совок). В смысле, мысли-то для них как бы были и ничего, да только Чжуан-Цзы там с Ле-Цзы давно исчерпали подобное содержание - условно, конечно. А орать всё как-то хотелось. А плохому танцору яйца мешают. Поэтому, чтобы не выглядеть, как этот танцор, просто сразу на них наступили и ну орать! Это у них революция снизу - когда низы не хотят, а верхи уж не могут. И никто не придет на подмогу. Антанта там, НЛО... Им музыки не надо, потому как свобода пьянит, но явно здесь недопой. А пространства свободного много! Есть что измарать. И вторит Кибиров:
Выползает пилот на опушку и зрит –
Там стоит свежесрубленный скит,
Там во гробе хрустальном Корчагин лежит,
Взгляд недвижный звездою горит.
Поднимайся, пойдем, закаленная сталь!
Слышишь, плачет братишка Кармаль!
Слышишь, бьется с врагом не на жизнь Муамар!
Поползли к ним на выручку в даль!
Не, ну, то что больное - это понятно. С другой стороны - от этого не умирают, удобно. И поэтом прослыть, и в общем-то нихрена и не сделать. И есть возможность засрать (ну, не пахать же, ну, в самом деле!) дикое поле русской поэзии. А чтоб не сильно там возмущались иные архаики от сохи - они объявили поле поэзии кладбищем, дескать, пахать здесь нельзя - здесь святые могилы! Не тронь - в смысле нельзя так писать, потревожишь сон мертвецов святых, а это постыдно. В общем, такое быдло учит нас до сих пор не ковыряться в носу прилюдно. Ну, а если совсем невтерпёж, но новою искренностью его назовешь. Это? Да что угодно!
Вот так и бьются трезвенники с язвенниками напополам, ищут, куда бы приткнуть эту мудрость свою, вторичную, непропеченную толком, а нас, видящих этот трюизм уже четверть века в литературе, просто достало это паскудство!
Вот она, вот. Никуда тут не деться.
Будешь, как миленький, это любить!
Будешь, как проклятый в это глядеться,
будешь стараться согреть и согреться,
луч этот бедный поймать, сохранить!
Щелкни ж на память мне Родину эту,
всю безответную эту любовь,
музыку, музыку, музыку эту,
Зыкину эту в окошке любом!
Бестолочь, сволочь, величие это:
Ленин в Разливе,
Гагарин в ракете,
Айзенберг в очереди за вином!
(«Художнику Семену Файбисовичу»)