"...трудно ответить на вопрос: классик он или романтик; поэтому так спорят о нем литераторы, не в силах представить себе, как могут ужиться такие крайности в одном человеке.Но они и не уживаются. Объединение крайностей не прошло даром — и Хлебников сгорел, как сгорел Блок. Однако примечательно, что он не перешагнул ту грань, за которой самая высокая идея превращается в идею фикс (еще одно доказательство того, что Хлебников не был сумасшедшим). Он чувствовал, что не все его эксперименты беспрепятственно укладываются в поэмы, он ощущал “сопротивление материала” в языке. Мистик и рационалист, наивное и заумное, дикарь и интеллигент вели постоянную борьбу в Хлебникове, но чаще всего он, со своей вечной сосредоточенностью на слове, не замечал этого, как не замечал голода, холода и людской подлости.
Когда Хлебников мечтал о мировом языке, то мир для него развертывался в сторону Азии. К Западу Хлебников стоял спиной. ...Но у Хлебникова не было и претенциозной ощеренности к Западу. Его мечты «Ладомира» исключают агрессивность, и будущее представляется ему всеобщим слиянием сверхшиллеровского типа.
И умный череп Гайаваты
Украсит голову Монблана ‹...›
Ах, мусульмане те же русские,
И русским может быть ислам ‹...›
Но о самом мировом языке у Хлебникова было очень неясное представление. Он как типичный русский интеллигент, видимо, не отличался особым даром к иностранным языкам, и мировой язык видит со славянской колокольни.
Владимир Марков