
Я сразу выделил его из многих и многих. Просто как феномен. Огромный и тонкий, нервный как струна. Верхняя часть лица божественная, нижняя - дьявольская. Руки-пауки, с такими хорошо играть Мориарти. Голос хриплый, надсадный, дикция ужасная, половину слов глотает, заикание чувствуется даже в роли. Все это вместе производит магическое впечатление, сравнимое только с игрой Авилова. Впрочем, они и вышли из одного мистического поколения, в котором Сухоруков (1951), Авилов (1953), Гребенщиков (1953), Курехин (1954). Самые яркие художники этого поколения находятся между святостью и монструозностью, в их религиозности мерцает геенский пламень.
Сперва я увидел его в кино - Кардиналом, Вальсингамом, Гоголем, Актером из "Посвященного". Хотя, впрочем, Актера я увидел позже. А между Гоголем и Актером была Таганка.
Да, 1984 год, эфросовский спектакль "На дне", Лука. Ходил три раза. Трофимов актер мочаловского типа. Один спектакль он вообще не играет, а на втором выдает все, что есть. Это было тревожно. По одному его проходу по сцене можно было понять, настроен ли он сегодня что-то изображать или будет два с половиной часа шататься без дела. Но уж если играл - играл. В Луке его жили персонажи предыдущих спектаклей - Раскольников и Иешуа. Лука был настолько же страшен и амбициозен, насколько и сострадателен. Он все время был не в центре, а на краю сцены, так по краю и передвигался. Говорил голосом то тихим, то неожиданно рычащим (но этот переход из тихости в рык уже был знаком мне по Гамлету Авилова). Был себе на уме, чувствовалось, что он тут ненадолго и что вообще он странник то ли из адских, то ли из небесных селений.
Потом я увидел его в Иешуа и Раскольникове, когда ненадолго восстановили спектакли. Его Иешуа не увлек, какой-то он был вялый и робкий, жертвенности много, а решимости мало. А вот Раскольников - да! Никого лучшего в этом образе я не знаю. Голова откинута высоко, вся фигура ушла в пафос, а на стене - его же тень, только в треуголке Наполеона. Говорит как рубит. Абсолютная воля и убежденность. Напротив, раскаяние не сыграл совсем. Не умел его Раскольников каяться.
Помню еще Расстрельникова в "Живаго" и Пимена в "Борисе Годунове". Оба спектакля мне не понравились, и играть Трофимову там было нечего. В первом случае он повторил Раскольникова, а во втором сделал какой-то весьма абстрактный монашеский образ, потому что настоящего Пимена помешала показать режиссура.
Его спектакли последних лет я не видел. Говорят, он хорош в роли старого Фауста. Но большое впечатление произвел отец Шаламова в "Завещании Ленина". По этой роли видно, что Трофимов непритворно стал христианином. Очень сильное просветление. Так выглядят святые после многолетних обетов молчания. А его молчание в кино длилось 15 лет - с 1991 по 2006 год. Для актера такого масштаба сериальные роли не подойдут - он ведь один из немногих настоящих трагиков остужевского типа, создатель героико-романтических образов, давно прошедший тип актера. А настоящего кино у нас пока нет. И самые зрелые годы Трофимова остались незафиксированными на пленку.
В общем, спасибо Швейцеру. Только он оставил потомкам настоящего Трофимова. Вальсингам это чисто остужевский рисунок, двоящийся Гоголь несет в себе черты Иешуа и Раскольникова. Хорош и молчаливый исповедник в Крейцеровой сонате. Это еще один его дар - умение слушать. И от этого молчаливого взора не оторвать глаз. Он приковывает к себе как глаза молчащего Дворжецкого в Хлудове.
Главная тема Трофимова в нашем искусстве - метафизика грехопадения. И если в ранних работах его герои были близки к аду, то в последних проступает святость и освобождение от греха.
Хорошая статья о нем вот здесь http://www.strast10.ru/node/2161